Chrysalis Mag поговорил с Настей Рыдлевской о психических состояниях, их влиянии на жизнь и творчество и универсуме ее художественных образов. Что чувствует человек, когда спустя многие годы узнает о своих болезнях, на что похоже состояние аффекта, как художественные образы приходят из детства и меняются на протяжении жизни — все это в большом монологе. Этой же теме была посвящена ее персональная выставка «Сегодня солнце снова странно светит», которая проходила в Варшаве и закончилась 13 декабря.

ПОДЕЛИТЬСЯ:

Анастасия Рыдлевская — «Конец 2021» / бумага, масляная пастель / А1. 

Синдром Туретта — это когда ты ощущаешь непреодолимые щекочущие, раздражающие импульсы внутри тела под кожей. Чтобы их остановить, надо зажать мышцу, сделать особое движение или произнести звук или слово, и ты не можешь этого не сделать, это невозможно. Ты зажимаешь мышцу, ощущение проходит, а потом возвращается снова и снова, это съедает твои силы. Он живет со мной всю жизнь в разных проявлениях, раньше был гораздо сильнее, сейчас в спокойной форме, которая мне не досаждает. Догадаться, что он у меня вообще есть, сложно, если не знать заранее. Он впервые проявился, когда мне было пять или шесть: я начала моргать. Потом у меня начали дергаться плечи, затем кисти, ноги. Чуть позже начались вокальные тики. В детстве это были целые фразы, я говорила «fucking little bunny» и «thank you, thank you, thank you». Но они прошли. Не помню, чтобы я говорила эти фразы после возвращения из Америки, мы переехали обратно в Беларусь, когда мне было восемь. Потом появился писк, уже в школе, и еще одна вариация — «хык», не знаю, как еще назвать. Когда я стала старше, многие вокальные тики прошли, но в двадцать три – двадцать четыре, резко вернулся вздох и «хык».

Фотография художницы из ее личной страницы в Instagram. 

В Америке я ходила садик и в первые два класса школы. Там я не могла лечиться, потому что не было страховки, мне все время становилось хуже, а у родителей закончилась рабочая виза, и мы вернулись. Никто не знал, что делать, и меня водили ко всяким бабушкам-шептухам. Врачи давали пить таблеточки, которые оказались сильнейшими нейролептиками, превращающими тебя в овощ. По крайней мере, на меня они действовали так. Но таблетки помогают справиться с приступами, при этом при минимальной их дозе я просто выключаюсь из привычной для меня жизни: не могу общаться как обычно и рисовать, просто сижу, ем, сплю. Я не помню, чтобы меня предупреждали о побочных эффектах, однажды я договорилась порисовать с подругой и выпила небольшую дозу нового нейролептика. В итоге я не порисовала, еле нашла силы не заснуть, челюсть расслабилась, и сначала мне было сложно понять, что происходит и что это так на меня действуют прописанные таблетки в новой дозировке.

Фотография с персональной выставки художницы «Сегодня солнце снова странно светит», которая проходила в Варшаве и закончилась 13 декабря.

На четвертом курсе на одном из занятий по французскому преподавательница начала что-то рассказывать про ментальное здоровье, и я поделилась тем, что у меня синдром Туретта. Она спросила, что это, и после моего объяснения она посмотрела на меня и сказала: «Так вы ж профнепригодна. Как вы диплом будете получать? Вы же не можете работать преподавателем». Сейчас синдром Туретта сильно досаждает после испытанного стресса или в сверхподвижном состоянии психики. Тогда возвращаются вокальные тики, и мне приходится пить нейролептики, чтобы их успокоить. А вообще, каждый день, когда я засыпаю, меня минут двадцать терроризируют моторные тики. В течение дня у меня постоянно есть тики то на глаза, то на тело, но я просто привыкла и особо их не замечаю. А главное — вокруг меня люди, перед которыми мне не надо усиленно это скрывать, и мне от этого лучше. В целом все в порядке, жить можно. Но мне тяжело слушать лекции, например, или быть в местах, где нужно концентрироваться — сразу начинается сильный тик на ноги, и мне тяжело.

Анастасия Рыдлевская — «Did you have a bad dream again?» / бумага, акварель, масляная пастель / А5.

Фотография художницы из ее личной страницы в Instagram. 

Когда я узнала, что со мной, мне сразу стало легче. Для меня важно уметь рационально объяснить себя себе и быть осознанной. Когда я поняла, что селфхарм вызван депрессивным эпизодом, а не тем, что я просто сошла с ума, я узнала, как работать с собой, чтобы его становилось меньше. Так же с ОКР и синдромом Туретта: когда я узнала, что такие же люди есть, я перестала считать себя странной где-то в глубине души. Начала понимать, что есть моя биология, а что — мой выбор. ОКР как-то связано с синдромом Туретта, потому что он не только про тики, но и в целом про расшатанную нервную систему, склонную к тревожности и депрессивности.

Когда мне впервые выписали антидепрессанты, врач ничего не говорил о побочках. А у меня случилось вот что: после приема первых антидепрессантов мои ноги не могли перестать двигаться. Я не спала всю ночь, потому что ноги постоянно двигались. Это был выходной, так что я не могла позвонить врачу. Я была в ужасе и не понимала, что это за жесть. Может, часик я поспала, и начала делать приседания. Потом это прошло. Я думала: «Ну, какие могут быть побочки? Головная боль, рвота, например, это понятно, но ноги не могут перестать двигаться - это что вообще?»

Анастасия Рыдлевская — «Today the snakes are tender, today the sun has a smile» / 140х100 см / для karmagdansk.

Меня штырит абсолютно все: иду по парку и вдруг глаз задевает, что солнышко светит очень тепло и нежно. Меня так это вдохновляет, что в голове начинает кружиться песня, и я дохожу до какой-то точки восхищения этой красотой, после которой вдруг становится невыразимо плохо и грустно. В голове начинают появляться мысли о том, что планете конец, что мы все умрем, что я очень люблю родителей. Сейчас мне легче, но когда я не принимала таблетки, могла прожить таких эмоциональных пиков, может, двадцать в день. Мне говорили, что я будто под ЛСД. А я ни под чем. Если красиво — то очень красиво, если грустно — то очень грустно. Раньше эмоции накладывались друг на друга, а перерывы между ними были совсем небольшими.

Фотография с персональной выставки художницы «Сегодня солнце снова странно светит», которая проходила в Варшаве и закончилась 13 декабря.

Искусство как способ жить и истоки личной художественной вселенной

Рисовать — это не про то, что есть настроение или нужно. Это естественная часть жизни, как пить воду или дышать. Вся моя жизнь полностью подчинена искусству. Но не в том смысле, что это работа, а в том, что этим невозможно не заниматься. Однажды у меня был длительный эпизод, он длился часов десять: я ходила кругами, делала странные движения, пыталась порезаться и рыдала. Остановить это было невозможно. Я легла и пыталась закрыть глаза, поняла, что у меня нет никакого желания существовать. Я посмотрела в окно. На улице была черная весна, завывал ветер, все было слякотное, грязное и мерзкое. Ветви деревьев как черные руки. Я смотрела на это и хотела умереть. В какой-то момент я увидела эти ветки, и казалось, как будто они начинают произрастать из моих легких и я думала: классная картина, надо сделать. При этом я все еще рыдала, у меня не было сил поднять руку, но я думала о том, что надо немедленно создать эту работу.

Анастасия Рыдлевская — «Если стану лесом, будет легче?» / бумага, акрил, масляная пастель, карандаш.

Я не могу представить свою ценность вне этого, не могу определить себя без искусства и не могу понять, как проживать этот мир без искусства — это мой инструмент. Язык искусства говорит на другом уровне, которой не доступен вербальному. Все это — эмоциональные импульсы. Я не сижу и не рефлексирую, что я чувствую и как это нарисовать, это больше интуитивный процесс. Когда работы создаются, они сами за себя говорят и рассказывают мне, что они значат. Язык — это система, в первую очередь. А картина — это не система, а чувство. Так создается художественный универсум и вся мифология в целом — это как будто уже существует, мне надо только его раскрыть. Внутри универсума все работает по своим законам.

Анастасия Рыдлевская — «Pink waters of love and hope» / для karmagdansk.

Солнце — состояние аффекта

Выставка называется «Сегодня солнце снова странно светит». Солнце — это уже не приятный, нежный или чистый образ. Это как раз то состояние, когда ты попадаешь в аффект. Я помню, это случилось в  двенадцать лет. Лето, родители ушли на дневной сон, и вдруг все пространство начало искажаться из-за света. Солнце как будто начало светить по-другому, слишком ярко, словно превращается в лампочку накаливания и светит белым неестественным светом. И это ощущение жутко неприятное и тревожное. Это был первый опыт столкновения с какой-то пограничной зоной психики, которая и вводит тебя в это состояние. Вот еще такое же состояние. Представь: семь утра, зима, на улице темно, ты проснулась, у тебя еще нет сил функционировать, ты полусонная. Ты находишься в кабинете какой-нибудь налоговой или бухгалтерии с обшарпанными желтыми стенами, и эта длинная лампа дневного света раздражающе мигает. Ты смотришь в одну точку, у тебя расплывается фокус — это то, как светит солнце. Оно болезненное, тревожное, чужеродное, странное, оно не хочет и не может тебя согреть. Вот такого рода образ солнца.

Анастасия Рыдлевская — «Why?» / холст, масло / 100х80 см.

Змея — дихотомия желания помочь и невозможности это сделать

Когда я нарисовала эти работы, пыталась понять, что за странные змеи, почему они не кусают. Знаешь, обычно же мы боимся змей, потому что они ядовитые и кусаются. У меня они цветные, следовательно, ядовитые, потому что все цветное в природе — ядовитое. Но на картинах змеи как будто пытаются тебя обнять и согреть. Но они не могут, они же хладнокровные. И вот эта дихотомия попытки сочувствовать и невозможности помочь, вызывает у них самих слезы. Потом до меня дошло. В детстве я очень любила змей и мечтала, чтобы мне подарили змею. Я не боялась их, поэтому этот образ — не про опасность, а про то, что изначально кажется опасным, но может быть самым большим добром в твоей жизни и будет стараться помочь, хоть и не может. А солнце, которое должно греть, в свою очередь, светит холодно-розовым светом и вводит в состояние нервозности и нестабильности. Такие образы строятся на дихотомии и постоянном дисбалансе. Последняя картина расставила все на места, потому что на ней змеи двигаются в прозрачном теле. Представь, что у тебя под кожей ползают змеи, но они тебя не укусят — это не смертельно, это именно невыносимая тревога, волнение от мира.

Анастасия Рыдлевская — «Hypnotise» / специально для holod.tm. 

Мак — напоминание о том, что человек — это мыслящий тростник

Эти образы берут начало из детства, из первичного переживания мира. Что оставило свой след, впитывает наслоения жизненного опыта. Я посмотрела свои детские рисунки — у меня постоянно были маки. Хотя я не помню свое первое знакомство с ними. Мак с глазами — это эхо мысли Декарта, что человек — это мыслящий тростник. Он утверждал, что человек, конечно, потрясающий и может достичь умом невероятных высот, но при этом он такой хрупкий, как тростник, который может сломаться от простого порыва ветра. Получается парадокс — у тебя сильный мозг и хрупкое тельце. Все, что ты можешь делать, это не закрывать глаза на боль других людей и сострадать, в этом проявляется твоя человечность. Ты не можешь воскресить людей — у тебя тельце цветочка с просвечивающимися лепестками, которое развалится от ветерка. Но этот глаз постоянно смотрит, и из него вытекают слезы. Сострадание к другому — это самая высшая ценность.

Анастасия Рыдлевская — «100 days of war» / бумага, аркил, масляная пастель.

Тигр — уверенность, что сегодня ты не умрешь

Тигр — самый яркий образ. После нашего возвращения из Америки я испытала первый серьезный шок. Мне было восемь, и я помню, как весь мир резко стал серым на год или, может, два. Я приехала из места, которое считала своим домом, и увидела серые панельки и Беларусь 2000-х. Это меня шокировало. Я постоянно плакала, не хотела там находиться. Тогда же мы начали ходить по врачам и бабушкам-шептухам. Врачи, серость, волнение — это все обрастало комом. Как-то в школе нам рассказывали правила безопасности, и я поняла, что мне очень страшно. В тот момент у меня появился страх всего, но больше всего я боялась, что наш дом сгорит. Меня было невозможно успокоить, появились первые компульсивные ритуалы. Эти страхи мешали мне жить, и мама придумала просто гениальную вещь. Она сказала: «Котик, не бойся. С нами точно ничего не случится. Папа по восточному гороскопу — тигр. А если в доме есть тигр, то никакие пожары этот дом не тронут. Это народная китайская мудрость, ты что, не знала?» И я такая: «Офигеть, и ты все это время молчала?» Она придумала мне магический мир, и я больше не боялась пожаров. Потом она добавила, что нас еще и воры не тронут. А потом это все благополучно забылось.

Анастасия Рыдлевская — «Близнецы».

В январе 2020 года я купила двадцать респираторов и говорила мужу, что пандемия точно наступит. Вернулись вокальные тики. Я нарисовала первую серию с тигром: он был жуткий, улыбался с оскалом, пугал. Серия как будто сама себя объясняет и сама создает сюжеты из себя же, внутри нее уже есть свой художественный мир. Я наблюдала за тигром, девушкой, которая испуганно за него держится, и растениями вокруг. На одной картине девушка лежит с тигром, и он так жутко улыбается, что у меня было ощущение, будто на следующей он ее съест. Но в итоге — нет. Я вспомнила эту историю про папу и ощущение, когда ты живешь в мире, который потихоньку превращается в хаос, и фундамент под твоими ногами начинает шататься. Но девушка всегда на тигре, а тигр — это энергия, желание жить и уверенность в том, что сегодня ты не умрешь. Единственное, что держит тебя и не дает упасть в разверзающуюся пропасть. Тигр всегда движется — стабильности нет, но есть ощущение, что сегодня и, скорее всего, завтра, ты не умрешь, потому что ты под защитой этого тигра. Это перекликается с детской уверенностью в том, что мы точно не сгорим в пожаре, потому что папа — тигр — дома. А теперь у меня и муж тигр.

Анастасия Рыдлевская — «Однажды во сне я каталась на большом синем тигре. Он нес меня вперед и я ничего не могла с этим поделать».

Кабан — попытка вытащить себя из депрессивного эпизода

В планах сделать огромный бестиарий — на выставке пока только шесть животных. Это отражение пограничной зоны, в которую ты попадаешь во время депрессивных эпизодов. На тебя наплывает теневая сторона — она выражается в образах бестиария, чего-то безумного и бесконтрольного, дикого, темного, хтонического. К каждому животному есть описание, взятое из дневника. Я перечитала заметки в телефоне за последний год и выяснила, что во время депрессивных приступов я брала телефон и старалась записать, что со мной происходит. Например, кабанчик.

Если я скажу тебе, что ты идешь домой и перед твоим домом стоит кабан, ты испугаешься? Когда я жила в Беларуси, я считала их чем-то страшным. Если в лесу встретишь кабана — беги, он тебя убьет. В Гданьске, куда я переехала, повсюду кабаны. И они не пытаются никого убить и, по статистике, которую я нашла, никого не убили и ни на кого не напали с 2012 года. Так появился образ кабана, который проглотил тебя, и ты находишься у него в животе. На первый взгляд это жуткий образ — кабан тебя съел. Но на самом деле кабан проглатывает тебя, чтобы сохранить в тепле и в таком эмбриональном состоянии перенести в безопасное место. Все вокруг воспринимают его как чудовище, которое пытается тебя съесть. Его протыкают копьями и пытаются убить. И он плачет человеческими слезами, потому что пытался тебя спасти — вытащить из депрессивного эпизода.

Анастасия Рыдлевская — «Noah’s ark» / бумага, акрил / А4.

Лев — место, которое впитает слезы и поможет пережить потерю

Лев появился, когда я переехала в Гданьск. А его символ — лев, они здесь повсюду, но дело не в этом. После переезда мое ОКР никуда не делось, и я искала знаки, подтверждающие, что я на правильном пути. Я ходила и думала о том, что жизнь моя на этом закончится и я все разрушила. Я зашла в трамвай и увидела золотого льва на красных сидениях. А на мне — красный шарф с работой Алены Киш, на котором тоже желтый лев. И я восприняла это как знак того, что я там, где надо. На картинах этот лев впитал в себя все слезы и поэтому стал голубым. Гданьск стал для меня местом, которое утирает слезы, и помогает пережить потерю.

Анастасия Рыдлевская — «The lion has soaked in all the tears and turned blue, million tears shine with a faded light from within».

Луна — ощущение, что что-то в мире идет не так

Есть образ горящей луны, он тоже из детства. В детстве у меня особо не было друзей, я никогда не была в лагерях, потому что не могла бы вынести разлуки с мамой. Была только в нескольких школьных, но это оказалось тяжело. Каждое лето я проводила на даче с родителями. Там я писала песни, училась быть амбидекстром и читать по звездам — у меня были задания и цели, которые я сама себе выдумывала. Я все это делала, чтобы в конце каждого лета быть лучше версией себя предыдущей. И тогда считала своей покровительницей луну. Я думала, что она светит именно мне и следит за мной, хочет мне помочь. Но для того, чтобы она мне помогала, мне надо вести себя достойно и быть достойным человеком: делать добро и искренне желать этого, развиваться, знать много языков и так далее. До сих пор мне приятно смотреть на луну, когда я иду куда-то — такая приятная вещь из детства. Луна, которая горит, — это попытка передать ощущение, что что-то в мире пошло не так. Если луна горит, значит никакого покровительства нет, все разрушается, ничего хорошего не будет, все вокруг разваливается. Часто луна на рисунках у меня горит, но, бывает, она и улыбается. Это значит, ты сделал, все, что можешь, для того, чтобы она тебе улыбалась, значит, ты был достоин. Если в детстве я просила чего-то у луны, а она была полной или желтой — это было знаком, что все получится и луна на моей стороне.

Анастасия Рыдлевская — «Обними меня, тут страшно».

ПОДЕЛИТЬСЯ:

Похожие материалы