В последние годы «забота» стала одним из ключевых понятий беларусов. С начала пандемии коронавируса мы стали все чаще сталкиваться с ним вне наших приватных кругов общения. Забота стала всеобщей. Она же оставила свой след и в арт-сфере. В большом и местами сложном тексте о понятии заботы кураторка и исследовательница Антонина Стебур расскажет о нем через знакомые всем события, работы художников и мысли философов. Этот текст создан для польского онлайн-журнал Dwutygodnik, который в новом номере запускает цикл материалов о Беларуси — Sztuka protestu. В партнерстве с журналом мы делимся одним из материалов серии с вами.

Группа «Бергамот» — 'Flight' (2020) / Фрагмент экспозиции выставки «Кожны дзень. Мастацтва. Салідарнасць. Супраціў» в Киеве в «Мистецьком арсенале» / Фото: Александр Попенко

ПОДЕЛИТЬСЯ:

Оглавление:

• Почему забота оказывается такой важной категорией? Перформанс группы «Бергамот»
• Живое, хрупкое, уязвимое, аффективное. Человек и государство
• «Вы нас не представляете» или субъект не может быть неизменным
• Вопрос глобальной заботы. Марина Напрушкина «Я хочу президентку» и Зоя Леонард 'I want a president'
• Реинтерпретация заботы и искусство как ее площадка

Почему забота оказывается такой важной категорией? Перформанс группы «Бергамот»

В июле 2020 года еще до начала массовых протестов в Беларуси группа «Бергамот» предложила перформативную практику, которая легла в основу видеоработы Flight (2020). В практике участвовали 5 человек, которые по очереди несли на руках друг друга, создавая ощущение полета. Видео, снятое на телефон, — неровное и нервное — так или иначе отсылает к политическому измерению термина заботы. Здесь подчеркнута необходимость выстраивания гибких инфраструктур заботы, поддержки и солидарности, которые нужны для любого политического, публичного действия. Вместе с тем, в этой работе можно увидеть сложное, противоречивое понятие заботы. 

На уровне хореографии работа Flight воспроизводит ситуацию, которая множество раз повторялась во время массовых акций протеста, когда ОМОН и другие представители силовых структур выхватывали из маршей, шествий, прогулок, цепочек солидарности протестующих и уносили их в автозаки. К слову сказать, подобные задержания также проводились во имя заботы о стабильности и безопасности.

Так или иначе, в перформансе группы «Бергамот» предъявлено хрупкое тело, которое нуждается в заботе, а также напряжение между поддержкой и аффектом, страхом и солидарностью. Этот образ, образ хрупких тел, поддерживающих друг друга, станет одним из центральных тем и отличительных особенностей беларусских протестов 2020-2021 года. Переосмысление понятия заботы и создание параллельных инфраструктур вписывает белорусские практики солидарности и сопротивления в глобальный контекст, поскольку фиксирует радикальные трансформации понимания самих политических процессов.

Почему забота оказывается сегодня невероятно важным понятием, которое позволяет понять не только беларусский протест, но и ряд протестных волн, прокатившихся по всему миру? И каким образом эти трансформации находят свое отражение в художественной практике?

Возвращаясь к работе группы «Бергамот», следует добавить, что она была сделана в рамках резиденции «Рекреация в пограничье» в деревне, которая располагается на границе между Беларусью и Польшей. Эта резиденция с самого начала задумывалась как практика заботы-восстановления из-за отчуждения и фрустрации вызванного пандемией. Как отмечает куратор резиденции: «Стомленыя, знерваваныя, няўпэўненыя ў будучыні — мы прагнем сёння чыстага паветра, прасторы і цішыні, прагнем свабоды выказвання і дотыка, прагнем чулага позірка і шчырай падтрымкі, прагнем быць разам застаючыся сабою. Каб адчуць усё гэта мы і стварылі наш мастацкі летнік на памежжы».¹

Работники и работницы культуры, положение которых можно описать как нестабильное, юридически не оформленное, одни из первых столкнулись с последствиями коронавируса. Лишенные возможности участвовать в выставках, они оказались в изоляции и без финансовой поддержки. 

Именно эта положение, осознание уязвимости и хрупкости, конкретности своего существования заставило их задуматься о коллективных практиках поддержки, перевода понятия заботы из приватной сферы в публичное. Как раз резиденция «Рекреация в пограничье» была одним из примеров создание временных структур поддержки и заботы. Позже, во время протестов создание параллельных государственным инфраструктур заботы — такие как независимые профсоюзы, фонды помощи пострадавшим, чаты для поиска информации о задержанных, платформы поиска адвоката и т.д. — станет одним из важных элементов солидаризации сообществ.

Однако я бы хотела вернуться к вопросу: почему забота оказывается такой важной категорией? Политизация заботы происходит не только в связи с беларусскими протестами, мы наблюдаем реактуализацию заботы по всему миру. 

Художница Марина Напрушкина в интервью для проекта Сергея Шабохина «Социальный мрамор: подъём гражданского общества в Беларуси» (2020) отмечает: «Людям нечего противопоставить государственному насилию кроме как свои беззащитные тела. И потому они выходят в надежде, в знак поддержки и солидарности, но оказываются растерзанными, избитыми и даже убитыми государственным террором».²

В ситуации экстремального насилия по отношению к мирным протестующим, когда более 1% всего взрослого населения Беларуси были арестованы, более 800 человек, сидящих в тюрьмах, признаны международным сообществом политическими заключенными, ощущение хрупкости и уязвимости, телесной конкретности, неуверенности и выгорания выходят на первый план. Эта хрупкость, которая как правило всегда прочитывалась как слабость, баг, сбой, то есть то, что нужно исправить, скрыть, перестать быть хрупким/хрупкой, с другой — связывалась в патриархальной структуре с женским типом социализации, сегодня становится если не универсальной, то сущностно важной категорией. По сути, если попытаться описать выходящих на протесты людей — онлайн или офлайн — то мы скорее должны говорить о них не как о субъектах, а о хрупких телах в их конкретном существовании.

Dwutygodnik — польский онлайн-журнал о культуре. Основанный в 2009 году, он сочетает в себе традиции польских литературных журналов с современной онлайн-журналистикой.

За более чем десять лет существования журнал опубликовал около 8000 статей, в том числе беседы с деятелями культуры, обзоры спектаклей, концертов, книг или выставок, анализ тенденций и описания явлений современной культуры, а также колонки, очерки, стихи и эссе.

Журнал объединяет авторов разных поколений, направлений и направлений. Позволяет дебютировать молодым авторам, одновременно публикуя голоса самых важных польских интеллектуалов.

Антонина Стебур — куратор и исследователь. Окончила ЕГУ (Вильнюс, Литва) по специальности «Современные визуальные и культурные исследования», Школу вовлеченного искусства «Что делать?». В сферу интересов Антонины входят: сообщество, горизонтальные связи, фем-критика, история, социальная хореография.

¹ — Описания резиденции «Рэкрэацыя на Памежжы»

² —  Марина Напрушкина / Цитата №1 / Беззащитные тела против государственного насилия / «Социальный мрамор: подъём гражданского общества в Беларуси»

³ — Баньямин В. / «О понятии истории» — художественный журнал №7 (1995) 

⁴ — Алексей Толстов — «Если не закончится прошлое» (2020)

⁵ — Декарт Р. / Избранные произведения в двух томах. — М.: Госполитиздат, 1950. — С. 442.

⁶ — Локк Д. / «Мысли о воспитании» —  Сочинения: в 3-х т. Т. 3. — М.: Мысль, 1988. — С. 407

⁷ — Лекция Альмиры Усмановой «Разделенная солидарность: политическая мобилизация и визуальная субъективность в беларусском протестном движении 2020-2021 годов» (16.10.2021) в рамках Киевской биеннале 2021

⁸ — «Интра-акции и квирный атом» /  Интервью с Карен Барад

⁹ — Hi‘ilei Julia Kawehipuaakahaopulani Hobart; Tamara Kneese / 'Radical Care: Survival Strategies for Uncertain Times' — Social Text Volume 38, Number 1 (142) 1 March 2020 — P. 2

¹⁰ — Марина Напрушкина — «Я хочу президентку» (2019)

¹¹ — И. Фокиана / «Бюро заботы». Вводные заметки о заботе и беззаботности — художественный журнал №116, 2021

¹² — Bernard Stiegler. What Is Called Caring? Beyond the Anthropocene. — Techné: Research in Philosophy and Technology, Volume 21, Issue 2/3, 2017, — 386-404 pp

¹³ — Андрей Горных / «Вечное возвращение по-беларусски»,  «Беларусский формат: невидимая реальность» / Сборник научных трудов. — Вильнюс: ЕГУ, 2008 — С. 186

¹⁴ — Judith Butler on the Violence of Neglect Amid a Health Crisis by Francis Wade. — 'The Nation'

Автор материала: Антонина Стебур

Иллюстрация на обложке: Никита Расолько

Польска-беларуска-нямецкая дыскусія ў рамках праекту «Узмацняльнік крыку — беларускае мастацтва ў часе пратэсту», рэалізацыю якой падрыхтаваў часопіс «Двутыгоднік» у супрацоўніцтве з Інстытутам Гётэ ў Варшаве і фондам «Беларускі дом» пры фінансавай падтрымцы Фонду польска-нямецкага супрацоўніцтва са сродкаў Міністэрства замежных спраў Федэратыўнай Рэспублікі Германіі.  

Публикация материала согласована и утверждена редакцией онлайн-журнала о культуре Dwutygodnik. Перепечатка материала или фрагментов материала возможна только с письменного разрешения редакции.

Если вы заметили ошибку или хотите предложить дополнение к опубликованным материалам, просим сообщить нам.

Алексей Толстов — «Если не закончится прошлое» (2020)

Живое, хрупкое, уязвимое, аффективное. Человек и государство

В работе Алексея Толстова «Если не закончится прошлое» (2020) хрупкость оказывается политически ангажированной через телесное присутствие и язык. В этой работе художник читает поэтические строки, обращаясь к советским памятникам и модернистской архитектуре. Его тело — живое, хрупкое, уязвимое, аффективное — отчасти противостоит застывшим бюстам и статуям советских героев войны, революционерам, вылитым из чугуна или бронзы.

Несовпадение между человеческой фигурой и огромными соцмодернистскими постройками, которые воспевали эмансипаторный потенциал человечества и были антропоцентричными в своем отношение к космосу, обладали экспансионистской интенцией к колонизации и завоеванию галактик — обнажает разрыв между требованиями нового будущего и консервативными популистскими идеологиями. Перформативный поэтический жест художника — это сильный политический жест, когда живое тело выходит против жестких бюрократических структур, сопротивляясь тому, чтобы быть обозначенным как субъект.

С точки зрения common sense нет никакого смысла обращаться к архитектурным сооружениям и тем более, предъявлять политические требования языком поэзии, которая часто характеризуется как избыточная, чрезмерная, эмоциональная. Но, что, если на эту ситуацию посмотреть через концепцию «отстранения» Виктора Шкловского, которая позволяет переописать ситуацию заново.

Пандемию и протесты можно описать как чрезвычайную ситуацию, где обращение к истории — в данном случае через памятники и архитектурные сооружения — нужно «чтобы удержать образ прошлого, который внезапно является в момент опасности перед историческим субъектом»³ и таким образом пересоздать конфигурацию основных акторов и переопределить их. Тогда поэтический язык выступает не как избыточный, а как один из возможных языков, которые маркируют нехватку конвенционального языка, а значит, политический кризис. Но кроме того, поэзия оказывается тем языком, который не упрощает, не рационализирует мир, а наоборот его усложняет, схватывает противоречия, выводит на первый план не субъекта, а человека в его конкретном существовании — человека растерянного, но не лишенного надежды, рационального и аффективного, хрупкого и уязвимого.

И действительно, поэтическое обращение к архитектурным памятникам подчеркивает телесность актора, но кроме того, глядя на расстановку тело художника напротив масштабной архитектуры, мы схватываем необходимость выстраивания телесной поддержки, того, что можно назвать инфраструктурами заботы. Не случайно в этой работе есть такие строки: «Пусть же руки пожмут руки, пусть будут объятия и заботы».⁴ Эта работа возвращает нас также к мысли о несовпадении акторов политического процесса с существующими бюрократическими и политическими институциями.

Дело в том, что теоретические основания современных политических институтов, их концептуальное обоснование и то, как мы их понимаем были разработаны в Эпоху Просвещения, и исходили из дихотомии субъект-объектных отношений. Это не только форма властных отношений, которая исключает ряд человеческих и нечеловеческих агентов, как справедливо отмечают феминистская теория, постколониальные исследования, представители агентного реализма и прочее, но такая картина мира также включает в себя определенное понимание того, что такое субъект в принципе и политический субъект в частности. И несмотря на то, что критика субъект-объектных отношений берет свое начало еще с конца 19 века, я бы хотела остановиться на двух важнейших понятиях, которые лежат в основании понятия «субъекта». Это поможет понять, каким образом формируется напряжения сегодня не только в Беларуси, но и в большинстве других странах между политическими институтами, с одной стороны, и теми, кого в политической теории принято называть политическими субъектами, политическими группами, народом, гражданами — с другой.

Речь идет о том, что субъект, как он понимался в Новое Время и Эпоху Просвещения, характеризуется своей не изменчивостью, данностью, а вторая особенность, на которой я хотела бы остановиться, — это то, что в этих теориях именно рациональные способности человека делают из него субъекта.

Субъект не задается культурой, хотя, разумеется, философы Эпохи Просвещения говорили о важности воспитания. Однако в субъекте заложена так называемая естественная природа, которая неизменна. Так Рене Декарт указывает на неизменность природы человека: «Когда мы впадаем в ошибки, недостаток именно в нашем образе действий или способе пользования свободою, а не в нашей природе, ибо она всегда одна и та же».⁵ И в этих теориях именно разум является тем спасательным кругом и целью образования.

Один из теоретиков теории общественного договора — теории, которая лежит в основании наших представлений о государстве, гражданском участие, функциях правительства, разделения ветвей власти — Джон Локк в своей работе «Мысли о воспитании» отмечает: «Тело должно быть подчинено воле посредством разума».⁶ Другими словами, современные политические институции выстроены вокруг идеи неизменного, рационального субъекта, где тело, эмоции, аффекты, слабости являются не только вторичными, но и теми категориями, которые нужно «обуздать», подчинить некой силе воле.

Оптика современных государственных структур сформирована именно с ориентацией на таких субъектов. Перед ними не живые тела, а рациональные сущности. То есть политические институты обращаются к субъектам, которые действительности своей не существуют — это выдуманные, абстрактные существа, отчужденные от реальной жизни. Эти несоответствие, разлом мы каждый раз ощущаем на себе, когда обращается в какую-то бюрократическую инстанцию, причем, неважно в каком городе и даже в какой стране.

Алла Савашевич — «Поза. Позиция. Способ» (2019)

Это противоречие хорошо выражено в работе Аллы Савошевич «Поза. Позиция. Способ» (2019). На видео женские ноги, обутые в металлические босоножки с большими звездами вместо каблуков, пытаются нащупать опору. Мы видим, как живое тело трется о железные перепонки босоножек, как оно впивается пятками в острые углы каблуков. Это противоречие между живым, уязвимым телом, которое не только может действовать на основании разума, но также способно испытывать боль, и жесткой обувью, которое не предназначено для носки, вызывает аналогию между хрупкостью человеческого существования и жесткостью, и репрессивностью сложившихся политических инфраструктур.

«Вы нас не представляете» или субъект не может быть неизменным

Знаменитый лозунг, который особенно активно использовался в первые месяцы беларусских протестов: «Вы нас не представляете» также вскрывает это противоречие. Как отмечает философ и исследовательница Альмира Усманова в своей лекции в рамках «Киевской Биеннале», он одновременно говорит о фальсификации выборов и кризисе представительской демократии, но также и о том, что каждый/каждая чувствует себя исключенными из политической жизни, поскольку государство не представляет, то есть не видит, не обращается к ним.⁷ Это не совпадения между воображаемым, или лучше сказать, конструируемым субъектом, к которым обращаются политики и вокруг которых выстроены политические и социальные институции, и теми, кто реально взаимодействует с этими инстанциями.

Знаменитая феминистская исследовательница и теоретик Карен Барад подчеркивает, что субъект не может быть неизменным, и что даже простая замена имени с субъектов на акторов не решает ситуацию. Стоит изменить основания понимания субъектов, которые не даны, а каждый раз создаются в результате сложных сетей взаимодействий, которые она называет интра-акциями: «“Индивиды” не существуют как таковые, а материализуются в интра-акциях. То есть интра-акции обращаются именно к вопросу о создании различий между “индивидами” без допущения их независимого или априорного существования. “Индивиды” не существуют раздельно и не являются индивидуально обусловленными. Скорее, “индивиды” существуют только внутри феноменов (конкретных материализованных/материализующихся отношений) в их постоянной интра-активной реконфигурации».⁸ И если индивиды каждый раз пересоздаются в зависимости от интра-акций, если разум не является единственной сущностной значимой характеристикой человека, его допуском к политическому и гражданскому участию, значит, нужно пересобрать заново политические институции таким образом, чтобы они обращались не к отчужденному воображаемому субъекту, а к человеку в его нестабильной онтологической ситуации. Отсюда и важность термина заботы, которая должна быть помыслена как политическая категория, «как набор жизненно важных, но недооцененных стратегий выживания в нестабильном мире».⁹ То есть забота должна быть понятна как коллективная, политическая практика по выстраиванию гибких, инклюзивных инфраструктур и сетей, который позволяет индивидам выходить на улицы, чувствовать себя в безопасности, участвовать в политической жизни, иметь возможность восстановиться в случае выгорания, иметь надежду и доступ к медицине в случае болезни.

Марина Напрушкина — «Я хочу президентку» (2019) / Фрагмент экспозиции выставки «Кожны дзень. Мастацтва. Салідарнасць. Супраціў» в Киеве в «Мистецьком арсенале» / Фото: Александр Попенко

Вопрос глобальной заботы. Марина Напрушкина «Я хочу президентку» и Зоя Леонард 'I want a president'

Вопрос о заботе оказывается не только не праздным, поэтическим вопросом, он еще является не узконациональным, не только вопросом беларусской повестки, он изначально глобален, поскольку каждый/каждая ощущает себя если не исключенной, то по крайней мене неприкаянной, уставшей, фрустрированной внутри существующих бюрократических структур, которые к ним не обращаются. Это интернациональное чувство обеспокоенности и хрупкости, которое порождает требования радикально заботы как политического и коллективного действия, хорошо схвачено в манифесте Марины Напрушкиной «Я хочу президентку» (2020). Мне представляется неслучайным, что в этой работе Марина обращается к другой знаковой работе Зое Леонард 'I want a president' (1992). Обе эти работы были сделаны в период эпидемии: в случае Зое Леонард — это реакция на исключение и стигматизирование ЛГБТК+ сообщества в период эпидемии СПИДа, в ситуации работы Марины — это пандемия коронавируса. Обе работы обращаются к критике власти как привилегии, обе говорят о том, что власть никого не представляет, она отчуждена от граждан.

На первый взгляд может показаться, что работа Зое Леонард более радикально и менее компромиссна, поскольку Зое перечисляет те группы населения, которые никогда не смогут не только быть президентами США, но и получить видимость. К концу текста список получается таким большим и обширным, что складывается ощущение, что эта власть никого не представляет, что снова возвращает нас к известному слогану во время протестов в Беларуси. И хотя может показать, что работа Марины, которая отталкивается от культовой работы Зое Леонард, более поэтична и менее радикальна, это впечатление обманчиво. Если Зое пишет свой текст, перечисляя исключенные группы в надежде на то, чтобы сделать их более видимыми, с интенцией вернуть их в политическое поле, другими словами, несмотря на критику, она исходит из представления о политике как сломанной, но все-таки работающей машине. 

Текст Марины Напрушкиной в принципе лишен интенции включить в политику исключенные группы, поскольку она находит себя в ситуации, когда простого жеста включения уже недостаточно, необходимо пересобрать заново и политические институты, и основные политические категории. Ее текст заканчивается требованием помыслить власть не как привилегию, а как заботу: «Президентку не экономистку, потому что государство, это не бизнес, а забота о слабых, о невидимых, об исключенных, государство, это не обогащения и власть, а забота».¹⁰

Реинтерпретация заботы и искусство как ее площадка

Вместе с тем, стоит отметить и сложность понятия заботы, его историю использования, гибкость, которая, с одной стороны, делает этот термин удобным для реинтерпретации, переноса из приватной сферы в политическую, а с другой — эта гибкость дает широкий диапазон использования, в том числе, в репрессивном смысле этого слова. Повседневное использование слова «забота» как правило связано с двумя конфигурациями: невидимый, малооплачиваемый (а чаще всего не оплачиваемый вовсе) женский труд-забота за детьми, пожилыми родственниками и т.д. И вторая конфигурация — это забота-опека, связанная с патриархальной фигурой отца, который «заботиться» о семье. В первом случае забота оказывается мерцающей практикой, которая маркируется как неполитическая и чаще всего как незначимая. Во втором, речь идет о репрессивных практиках заботы. На пересечении этих двух, на первый взгляд, противоречивых понятиях заботы в ситуации неолиберального порядка формируется понимание заботы как индивидуальной ответственности. 

Таким образом, люди в буквальном смысле «обременены индивидуальной ответственностью за заботу о себе, поскольку забота перестала быть правом человека и стала платной услугой».¹¹ В таких ситуациях забота может быть использована как манипуляция и служить не солидарности, а атомизации общества, подчеркивая социальное неравенство, неравный доступ к медицине, образованию, поддержке. Это делает разговор о заботе и выстраиванию инфраструктур заботы сложным, он требует постоянных уточнений, перехвата повестки у неолиберальной логики. 

Именно в ситуации пандемии, когда человек ощутил хрупкость и конкретность своего существования, усугубились линии напряжения, связанные с социальным неравенством, неспособность существующих политических инфраструктур обеспечить поддержку и безопасность, постоянное лавирование между важностью человеческой жизни и экономическими показателями, разговор о политизации заботы становится особенно актуальным. 

Ведь, как указывает философ Бернард Стиглер с своей статье «Что называется заботой?», в старофранцузском у слов «думать», «заботиться» и «лечить» один общий корень.¹² А значит, заботиться, означает не только всегда чувствовать и переживать свою хрупкость и рану, но также и других. Забота в ее политическом измерение возникает как чувство незащищенности, хрупкости, уязвимости, понятно не как глубоколичностные эмоциональные переживания, но как универсальное существования людей в нестабильном мире. А следовательно, делает ее не индивидуальной ответственностью каждого, невидимым трудом или платной услугой, которое предоставляет государство, а коллективной работой по созданию более горизонтальных, сетевых инфраструктур заботы, которые призваны в интра-акции поддерживать наши хрупкие тела. Потому что и патерналистская и индивидуалистская модели заботы в одинаковой степени не направлены на создание поддержки — они приводят к созданию репрессивных, авторитарных структур и выгоранию, истощению существующих институтов, работников и работниц, чей труд связан с заботой, такие как курьеры, медики и т. д. 

Кризис существующих институтов, связанных с заботой и поддержкой, необходимость нахождение новых настроек или, как отмечает российский философ Алла Митрофанова «фильтров» для концептуализации понятия заботы и выстраивания новых коллективных институтов заботы — делает Беларусский протест включенным в глобальную повестку, поскольку ощущения фрустрации, истощения, хрупкости, неспособности опереться двумя ногами на твердую почву и получить поддержку существующих инфраструктур — это общее чувство, которое волнует, вызывает беспокойство и в конечном счете, объединяет жителей Беларуси, Швеции, Германии, США, Италии, Греции, Украины и т.д. 

В итоге более внимательный анализ политической системы в Беларуси обнаруживает не только авторитарную модель управления с опорой на силовой блок, но также, как еще в 2006 году отметил философ Андрей Горных и черты корпоративного капитализма¹³, где единственной корпорацией и так называемым Советом директоров является само правительство во главе с президентом. Постоянно педалирования Беларуси как социально-ориентированного государства — это не более чем риторическая и идеологическая фигура. В действительности, в стране не только не работают институты поддержки и заботы, но те социальные программы, которые предоставляются государством как социальные льготы и забота, на деле являются платной услугой такой, как бесплатное высшее образование, за которые студенты и студентки должны «расплатиться» отработками в депрессивных городах и селах, часто на границе с Чернобыльской зоной; закон о тунеядстве; контрактная система на государственных заводах и фабриках и т.д. Симптоматично, что протесты в Беларуси начались именно в ответ на то, что правительство оставила граждан страны один на один с ковидом без какой либо помощи. Только спустя 1,5 года пандемии в стране был введен масочный режим, который был отменен президентом буквально через неделю, неизвестна реальная статистика заболевших и умерших, многие врачи были репрессированы или бежали из страны. 

Интересно, что именно искусство стало важной площадкой для выстраивание гражданских, низовых инициатив помощи во время пандемии. Галерея современного искусства ​​«Ў», которая уже не существует после ареста одного из собственников институции, предоставила свое помещение для штаба волонтеров и склада BYCOVID-19. 

Такие инфраструктуры заботы рождаются из нового понимания заботы, как коллективной практики, которая не столько может быть понята как благотворительность, но исходит из понимания совместного действия, поддерживающего друг друга из осознания хрупкости, но и одновременного эмпатии не только за других, но и вместе с другими. Другими словами, эта забота исходит из осознания зависимости между совершенно разными участниками и участницами, цель которой не создать унификационную систему заботы для универсального субъекта, а даст разности сосуществовать вместе. Как отметила в своем интервью Джудит Батлер: «У нас есть веские причины понимать зависимость как условие эксплуатации, но, если преобразовать ее во взаимозависимость, она может стать глобальной этикой и политикой, направленной на социальное равенство».¹⁴

ПОДЕЛИТЬСЯ:

Похожие материалы